30 июня. Мучеников Мануила, Савела и Исмаила. Священномученика Аверкия Северовостокова пресвитера. Мученицы Пелагии Балакиревой.

17 июня по старому стилю / 30 июня по новому стилю
четверг
Седмица 3-я по Пятидесятнице. Глас 1.
Петров пост.
Пища с растительным маслом.

Мчч. Мануила, Савела и Исмаила (362).
Сщмч. Аверкия Северовостокова пресвитера (1918); прп. Максима Попова исп. (1934); мц. Пелагии Балакиревой (1943).

Рим., 98 зач., VIII, 22–27. Мф., 37 зач., X, 23–31. Мч.‡.: Еф., 233 зач., VI, 10–17. Лк., 106 зач., XXI, 12–19.

Тропарь мучеников, глас 4:
Мученицы Твои, Господи,/ во страда́ниих свои́х венцы́ прия́ша нетле́нныя от Тебе́, Бо́га на́шего,/ иму́ще бо кре́пость Твою́,/ мучи́телей низложи́ша,/ сокруши́ша и де́монов немощны́я де́рзости./ Тех моли́твами// спаси́ ду́ши на́ша.

Кондак мучеников, глас 2:
Ве́рою Христо́вою уя́звлени, всеблаже́ннии,/ и Сего́ ве́рно испи́вше ча́шу,/ пе́рсская служе́ния и де́рзость на зе́млю низложи́сте,/ Тро́ицы равночи́сленнии,// моли́твы творя́ще о всех нас.

Мысли свт. Феофана Затворника
(Рим.8:22–27; Мф.10:23–31)
«Нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайнаго, что не было бы узнано» (Мф.10:26, Лк.12:2). Следовательно, как ни прячемся мы теперь с грехами своими, пользы от этого нам никакой нет.

Придет срок, а далеко ли он? – и все выйдет наружу. Как же быть? Не надо прятаться. Согрешил – иди и открой грех свой духовному отцу твоему. Когда получишь разрешение, грех исчезнет, будто его не было. Нечему будет потом быть открываему и являему. Если же спрячешь грех и не покаешься, то сбережешь его в себе, чтоб было чему обнаружиться в свое время на обличение тебя.

Все это нам наперед открыл Бог, чтоб мы еще теперь ухитрились обезоружить Его праведный и страшный суд на нас грешных.

Святые мученики Мануил, Савел и Исмаил,   родные братья, происходили из знатного персидского рода. Отец их был язычником, мать, христианка, крестила детей и воспитала их в твердой вере во Христа Спасителя. Возмужав, братья поступили на военную службу. В качестве послов персидского царя Аламундара они были посланы для заключения мирного договора с императором Юлианом Отступником (361 - 363). Юлиан принял их с подобающей честью и оказывал расположение. Но когда братья отказались принять участие в языческом жертвоприношении, разгневанный Юлиан, нарушив закон, заключил мирных посланников чужой страны в темницу, как преступников. На допросе он сказал им, что, если они презирают почитаемых им богов, то нельзя достигнуть между странами ни согласия, ни мира. Святые братья отвечали, что они посланы своим царем с государственным поручением, а не для того, чтобы рассуждать о богах. Видя твердость веры святых братьев, император велел подвергнуть их жестоким мукам. Святых мучеников подвесили, пригвоздив руки и ноги к дереву, в головы вонзили гвозди, а под ногти рук и ног вбили острые спицы. Во время истязаний святые воины, как бы не чувствуя мучений, славили Бога и молились. Наконец, святым мученикам отсекли головы мечами. Тела их Юлиан приказал сжечь, но внезапно произошло землетрясение, земля разверзлась и приняла в свои недра тела святых мучеников. Через два дня, после усердной молитвы христиан, земля возвратила тела святых братьев, от которых исходило благоухание. Многие язычники, ставшие свидетелями происшедшего чуда, уверовали во Христа и крестились. Христиане с честью погребли мощи святых мучеников - братьев Мануила, Савела и Исмаила. Это совершилось в 362 году. С этого времени мощи святых страстотерпцев прославились чудотворениями.
Узнав об убийстве своих послов и о том, что законопреступник Юлиан с многочисленными войсками идет против него, царь Аламундар собрал войско и стал на границе своих владений. В крупном сражении персы одолели греков. Юлиан Отступник был убит святым великомучеником Меркурием (сведения помещены 24 ноября).
Через 30 лет благочестивый император Феодосий Великий (+ 395) построил в Константинополе храм в честь святых мучеников, а святитель Герман, Патриарх Константинопольский (память 12 мая), будучи еще иеромонахом, написал в память и похвалу святым братьям канон.

Аверкий Яковлевич Северовостоков   (+ 1918), священник, священномученик. Окончил Уфимскую духовную семинарию.
После рукоположения во священника с сер. 1880-х годов более 30 лет служил в Иоанно-Златоустовской церкви села Емаши, являясь также законоучителем земской школы. С середины 1910-х годов состоял действительным членом епархиального комитета православного миссионерского общества.

Расстрелян красноармейцами 30 июня 1918 во время совершения им молебна на прицерковной площади с. Емаши Златоустовского у. Уфимской губ.

26 октября 1999 г. прославлен в лике местночтимых святых Уфимской епархии, на Архиерейском Соборе РПЦ 2000 г. причислен к лику общероссийских святых.

Му­че­ни­ца Пе­ла­гия   ро­ди­лась 8 ок­тяб­ря 1901 го­да в се­ле Спи­ри­но Его­рьев­ско­го уез­да Ря­зан­ской гу­бер­нии в се­мье кре­стья­ни­на Ни­ки­ты Ба­ла­ки­ре­ва. Пер­во­на­чаль­ное об­ра­зо­ва­ние Пе­ла­гия по­лу­чи­ла в сель­ской шко­ле; дол­гое вре­мя она жи­ла вме­сте с от­цом, по­мо­гая ему по хо­зяй­ству. В 1927 го­ду она пе­ре­шла жить в се­ло Ша­ра­по­во Его­рьев­ско­го рай­о­на, устро­ив­шись ра­бо­тать сто­ро­жем при мест­ной Тро­иц­кой церк­ви. Здесь она ста­ла по­мо­гать на­сто­я­те­лю про­то­и­е­рею Ни­ко­лаю Спе­ран­ско­му и со вре­ме­нем бы­ла из­бра­на ста­ро­стой хра­ма.
18 но­яб­ря 1937 го­да Пе­ла­гия вме­сте с на­сто­я­те­лем и дру­ги­ми при­хо­жа­на­ми Тро­иц­кой церк­ви бы­ла аре­сто­ва­на и за­клю­че­на в Та­ган­скую тюрь­му в Москве. Про­то­кол до­про­са со сви­де­тель­ски­ми по­ка­за­ни­я­ми про­тив нее под­пи­сал сек­ре­тарь Ша­ра­пов­ско­го сель­со­ве­та; он хо­ро­шо знал, что под­пи­сы­ва­ет лже­сви­де­тель­ство, но, же­лая из­ба­вить­ся от свя­щен­ни­ка и ак­тив­ных при­хо­жан и за­крыть храм, де­лал это вполне со­зна­тель­но.
На сле­ду­ю­щий день по­сле аре­ста Пе­ла­гия бы­ла до­про­ше­на.
– След­ствию из­вест­но, что вы со­би­ра­ли под­пи­си под жа­ло­бой на сель­со­вет вви­ду его от­ка­за в по­строй­ке цер­ков­ной сто­рож­ки на кол­хоз­ной зем­ле. Дай­те по­ка­за­ния по это­му во­про­су! – по­тре­бо­вал от нее сле­до­ва­тель.
– Да, я дей­стви­тель­но со­би­ра­ла под­пи­си при­хо­жан под дан­ной жа­ло­бой.
– След­ствию из­вест­но, что вы сов­мест­но с бла­го­чин­ным умыш­лен­но за­тя­ги­ва­ли цер­ков­ную служ­бу с це­лью сры­ва поле­вых ра­бот в кол­хо­зе. Дай­те по­ка­за­ния по это­му во­про­су!
– Дей­стви­тель­но, цер­ков­ные служ­бы обыч­но кон­ча­лись в 12 ча­сов дня – ко­гда бы­ли пре­столь­ные празд­ни­ки или ис­пол­ня­лись тре­бы, чем сры­ва­лись кол­хоз­ные ра­бо­ты.
– Вы об­ви­ня­е­тесь в про­ве­де­нии ан­ти­со­вет­ской аги­та­ции. При­зна­е­те ли се­бя ви­нов­ной в предъ­яв­лен­ном вам об­ви­не­нии?
– Да, при­знаю се­бя ви­нов­ной, что ве­ла ан­ти­со­вет­скую аги­та­цию.
На сле­ду­ю­щий день сно­ва со­сто­ял­ся до­прос, и сле­до­ва­тель спро­сил Пе­ла­гию, под­твер­жда­ет ли она свои по­ка­за­ния преды­ду­ще­го дня. Осо­знав, что ее за­тя­ги­ва­ют на путь опас­но­го лже­сви­де­тель­ства про­тив се­бя, она за­яви­ла:
– По­ка­за­ния свои под­твер­ждаю... но ан­ти­со­вет­ской аги­та­ции я не ве­ла и ви­нов­ной се­бя не при­знаю.
– На ка­кие сред­ства жи­ве­те? – спро­сил ее сле­до­ва­тель.
– Я про­жи­ваю у бла­го­чин­но­го Спе­ран­ско­го на сред­ства цер­ков­ной об­щи­ны.
– Ка­кие обя­зан­но­сти вы вы­пол­ня­е­те в цер­ков­ной об­щине?
– По­ми­мо по­ру­че­ний свя­щен­ни­ка при его служ­бе, я ис­пол­няю обя­зан­но­сти цер­ков­ной ста­ро­сты.
27 но­яб­ря 1937 го­да трой­ка НКВД при­го­во­ри­ла Пе­ла­гию к вось­ми го­дам за­клю­че­ния в ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вой ла­герь.
В 1940 го­ду все при­го­во­рен­ные по это­му де­лу на­пи­са­ли жа­ло­бы. Бы­ли пе­ре­д­опро­ше­ны сви­де­те­ли, неко­то­рые из них не под­твер­ди­ли дан­ных ими ра­нее по­ка­за­ний. Несмот­ря на это, при­го­вор был со­чтен за­кон­ным в си­лу при­над­леж­но­сти об­ви­ня­е­мых к Церк­ви, го­ни­мой то­гда без­бож­ны­ми вла­стя­ми. Пе­ла­гия Ба­ла­ки­ре­ва скон­ча­лась 30 июня 1943 го­да в ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вом ла­ге­ре в Во­ло­год­ской об­ла­сти и бы­ла по­гре­бе­на в без­вест­ной мо­ги­ле.

Пре­по­доб­но­ис­по­вед­ник Мак­сим   ро­дил­ся 17 июня 1876 го­да в се­ле Боль­шой Сур­мет Бу­гу­рус­лан­ско­го уез­да Са­мар­ской гу­бер­нии в се­мье бо­га­то­го мор­дов­ско­го кре­стья­ни­на Гри­го­рия Сте­па­но­ви­ча По­по­ва и в кре­ще­нии на­ре­чен был Ме­фо­ди­ем. Гри­го­рий Сте­па­но­вич был по­пе­чи­те­лем стро­я­ще­го­ся в се­ле хра­ма во имя свя­тых бес­среб­ре­ни­ков Кос­мы и Да­ми­а­на. В се­мье неукос­ни­тель­но ис­пол­нял­ся цер­ков­ный устав, и сво­их де­тей – тро­их сы­но­вей и двух до­че­рей он вос­пи­тал в ве­ре и бла­го­че­стии. Все де­ти по­лу­чи­ли об­ра­зо­ва­ние в цер­ков­но-при­ход­ской шко­ле при мест­ном хра­ме. Впо­след­ствии два его сы­на, Ни­ко­лай и Ме­фо­дий, ста­ли свя­щен­ни­ка­ми, а до­че­ри, Мат­ро­на и Ев­до­кия, при­ня­ли мо­на­ше­ский по­стриг во Вла­ди­мир­ском Ка­мен­ском мо­на­сты­ре Уфим­ской епар­хии.
В 1900 го­ду Ме­фо­дий же­нил­ся на кре­стьян­ке Елене Ти­мо­фе­евне По­ля­ко­вой, и у них ро­ди­лось ше­сте­ро де­тей: пер­вый ре­бе­нок ро­дил­ся в 1902 го­ду, по­след­ний – в 1916‑м.
В 1915 го­ду Гри­го­рий Сте­па­но­вич раз­де­лил меж­ду сы­но­вья­ми се­мей­ный на­дел – зем­ли и хо­зяй­ство. Всем сы­но­вьям бы­ло от­стро­е­но по боль­шо­му де­ре­вян­но­му до­му в де­вять окон, вы­де­лен скот и хо­зяй­ствен­ный ин­вен­тарь. До­че­рям – Мат­роне (ино­кине Ма­рии) и Ев­до­кии (мо­на­хине Ав­гу­сте) и пле­мян­ни­це Ев­до­кии (ино­кине Ели­за­ве­те) Гри­го­рий Сте­па­но­вич вы­стро­ил дом во Вла­ди­мир­ском Ка­мен­ском мо­на­сты­ре. Ме­фо­дию до­ста­лось око­ло два­дца­ти ло­ша­дей, ко­ро­вы и ов­цы; воз­де­лы­вая зем­лю, он се­ял пше­ни­цу, рожь, про­со, овес.
Вы­рос­ши в бла­го­че­сти­вой се­мье, Ме­фо­дий был че­ло­ве­ком бо­го­бо­яз­нен­ным и сми­рен­ным и ча­сто со­вер­шал па­лом­ни­че­ства к пра­во­слав­ным свя­ты­ням. По обы­чаю тех лет па­лом­ни­че­ства бы­ли обет­ны­ми и бы­ли со­пря­же­ны с нелег­ким тру­дом. С со­бой Ме­фо­дий брал лишь ме­шок су­ха­рей и несколь­ко пар лап­тей. Па­лом­ни­че­ство в Ки­ев за­ня­ло у него око­ло по­лу­го­да. В до­ро­ге он оста­нав­ли­вал­ся в до­мах ве­ру­ю­щих лю­дей, ко­то­рые с еван­гель­ской доб­ро­той при­ни­ма­ли стран­ни­ков, бе­се­до­вал со мно­ги­ми людь­ми, неко­то­рые из них бы­ли на­сто­я­щи­ми по­движ­ни­ка­ми.
Рев­нуя о бла­го­че­стии, Ме­фо­дий по­дол­гу мо­лил­ся, чи­тал ака­фи­сты, ка­но­ны, Псал­тирь, ста­ра­ясь под­чи­нить весь строй сво­ей жиз­ни слу­же­нию Гос­по­ду. В его се­мье на­столь­ны­ми кни­га­ми бы­ли жи­тия свя­тых и За­кон Бо­жий; неуга­си­мо го­ре­ла лам­па­да пе­ред ико­ной Бо­жи­ей Ма­те­ри «Уми­ле­ние». За бла­го­че­сти­вую и стро­гую жизнь кре­стьяне от­но­си­лись к Ме­фо­дию с боль­шим ува­же­ни­ем, как к дан­но­му им Бо­гом пра­вед­ни­ку, и ча­сто об­ра­ща­лись к нему за мо­лит­вен­ной под­держ­кой, ма­те­ри­аль­ной по­мо­щью и со­ве­том.
В Кос­мо­де­мья­нов­ской церк­ви слу­жил то­гда свя­щен­ник Лу­ка. Че­ло­век му­зы­каль­но ода­рен­ный, он ор­га­ни­зо­вал в се­ле пре­крас­ный цер­ков­ный хор, в ко­то­ром пе­ла пле­мян­ни­ца Гри­го­рия Сте­па­но­ви­ча, Ев­фро­си­нья. В свое вре­мя она бы­ла вы­да­на за­муж, но в за­му­же­стве про­бы­ла один день, вер­ну­лась к род­ным и ста­ла петь и чи­тать в хра­ме, и хо­тя мо­на­ше­ский по­стриг не при­ня­ла, но про­жи­ла всю жизнь как мо­на­хи­ня.
В на­ча­ле два­дца­тых го­дов вла­сти за­кры­ли Кос­мо­де­мья­нов­ский храм, и свя­щен­ник уехал; вме­сто него неиз­вест­но от­ку­да при­е­хал некий че­ло­век, на­звав­ший­ся свя­щен­ни­ком, и на­чал слу­жить. Служ­бу он знал хо­ро­шо, но, сдру­жив­шись с мест­ным на­чаль­ством, вел се­бя в от­но­ше­нии нрав­ствен­ном не вполне как свя­щен­ник; на­род про­звал его Ва­х­ит­кой и все ча­ще стал вы­ска­зы­вать по­до­зре­ния, что, мо­жет быть, при­ше­лец и не яв­ля­ет­ся во­все свя­щен­ни­ком. Вы­яс­нять прав­ду в епар­хию был от­прав­лен Ме­фо­дий Гри­горь­е­вич. Преж­де чем ехать, он ото­брал у са­мо­зван­ца клю­чи от церк­ви и за­пре­тил ему слу­жить до его воз­вра­ще­ния. Все по­до­зре­ния в са­мо­зван­стве под­твер­ди­лись, и Ме­фо­дий Гри­горь­е­вич, вер­нув­шись до­мой, объ­явил о том кре­стья­нам, офи­ци­аль­но­го же до­ку­мен­та об этом он не при­вез, и Ва­х­ит­ка, хо­тя и пе­ре­стал слу­жить, но про­дол­жал жить в се­ле; Ме­фо­дий Гри­горь­е­вич сно­ва от­пра­вил­ся в епар­хию и при­вез офи­ци­аль­ный до­ку­мент, по­сле че­го са­мо­зва­нец по­ки­нул се­ло.
Ав­то­ри­тет Ме­фо­дия Гри­горь­е­ви­ча сре­ди кре­стьян был на­столь­ко вы­сок, что этим ре­ши­ли вос­поль­зо­вать­ся про­жи­вав­шие в со­сед­ней де­ревне Бу­ла­тов­ка мор­мо­ны. Они несколь­ко раз при­ез­жа­ли к Ме­фо­дию Гри­горь­е­ви­чу до­мой с це­лью убе­дить его при­стать к их сек­те, пред­по­ла­гая, что ес­ли под дав­ле­ни­ем го­не­ний на пра­во­сла­вие он к ним пе­рей­дет, то за ним уй­дет в сек­ту и боль­шин­ство мест­но­го на­се­ле­ния. Ме­фо­дий Гри­горь­е­вич вся­кий раз тер­пе­ли­во, но твер­до им воз­ра­жал, и в кон­це кон­цов они пе­ре­ста­ли его по­се­щать, убе­див­шись в без­успеш­но­сти сво­их по­пы­ток со­вра­тить его с пра­во­го пу­ти.
В 1921 го­ду в По­вол­жье раз­ра­зил­ся го­лод, а вслед за ним на­ча­лась эпи­де­мия ти­фа. Вес­ной 1922 го­да от ти­фа скон­чал­ся Гри­го­рий Сте­па­но­вич, на Пас­ху умер­ла су­пру­га Ме­фо­дия Гри­горь­е­ви­ча Еле­на Ти­мо­фе­ев­на, в это вре­мя был при смер­ти и он сам. Ко­гда хо­ро­ни­ли су­пру­гу, Ме­фо­дий Гри­горь­е­вич был без со­зна­ния, и род­ствен­ни­ки уже не на­де­я­лись, что он вы­жи­вет. Но Гос­подь бла­го­че­сти­во­му че­ло­ве­ку уго­то­вил иное – увен­чи­ва­ю­щий бла­го­че­стие ве­нец ис­по­вед­ни­че­ства. Чу­дом, не при­бе­гая к вра­чеб­ной по­мо­щи, он вы­здо­ро­вел и стал еще усерд­ней мо­лить­ся, ожи­дая, ка­кой жре­бий уго­то­ван ему бу­дет Гос­по­дом. Дочь и дво­их несо­вер­шен­но­лет­них сы­но­вей взя­ла на свое по­пе­че­ние се­мья стар­ше­го сы­на, а млад­шую дочь, Клав­дию, ко­то­рой бы­ло то­гда все­го шесть лет, Ме­фо­дий Гри­горь­е­вич от­вез в мо­на­стырь к сво­им сест­рам; мо­на­хи­ня Ав­гу­ста в мо­на­сты­ре нес­ла по­слу­ша­ние ал­тар­ни­цы и пче­ло­во­да, ино­ки­ня Ма­рия бы­ла зво­на­рем и уби­ра­лась в хра­ме, а их дво­ю­род­ная сест­ра, ино­ки­ня Ели­за­ве­та, бы­ла эко­ном­кой в оби­те­ли. Все они жи­ли в про­стор­ном до­ме, по­стро­ен­ном Гри­го­ри­ем Сте­па­но­ви­чем. В этом до­ме ли­ли све­чи и пек­ли просфо­ры, и все­гда здесь сто­ял чуд­ный за­пах ме­да и хле­ба.
Ле­том 1926 го­да епи­скоп Давле­ка­нов­ский Иоанн (По­яр­ков), вре­мен­но управ­ля­ю­щий Уфим­ской епар­хи­ей, по­стриг Ме­фо­дия Гри­горь­е­ви­ча в мо­на­ше­ство с име­нем Мак­сим и ру­ко­по­ло­жил во иеро­мо­на­ха ко хра­му Сер­ги­ев­ско­го жен­ско­го мо­на­сты­ря, на­хо­див­ше­го­ся в де­ся­ти ки­ло­мет­рах от го­ро­да Бе­ле­бея. Мо­на­стырь рас­по­ла­гал­ся в жи­во­пис­ном ме­сте в сос­но­вом бо­ру на го­ре: в цен­тре оби­те­ли сто­ял де­ре­вян­ный храм, во­круг него од­но­этаж­ные и двух­этаж­ные зда­ния ке­лий, вся тер­ри­то­рия мо­на­сты­ря бы­ла ого­ро­же­на де­ре­вян­ной огра­дой.
Зи­мой 1927-1928 го­дов вла­сти рас­по­ря­ди­лись за­крыть мо­на­стырь, за­явив, что сю­да бу­дут све­зе­ны бес­при­зор­ни­ки и ор­га­ни­зо­ва­на ко­ло­ния по при­ме­ру ко­ло­нии Ма­ка­рен­ко. Раз­ре­ше­но бы­ло остать­ся толь­ко свя­щен­ни­ку и де­ся­ти мо­на­хи­ням для со­вер­ше­ния цер­ков­ных служб для жи­те­лей окру­ги. Им раз­ре­ши­ли по­се­лить­ся в двух сто­рож­ках при хра­ме. Скуд­ное про­до­воль­ствие и дро­ва при­во­зи­ли кре­стьяне, пи­щу на­сель­ни­цы го­то­ви­ли на ко­ст­ре, но вполне бы­ли до­воль­ны судь­бой, а глав­ным об­ра­зом служ­бой Бо­жи­ей в хра­ме.
Вес­ной 1928 го­да в мо­на­стырь при­вез­ли ко­ло­ни­стов, ди­рек­то­ром ко­ло­нии был на­зна­чен та­та­рин. Од­на­жды сре­ди но­чи ко­ло­ни­сты раз­би­ли стек­ло в ал­тар­ном окне, стя­ну­ли по­кры­ва­ло с жерт­вен­ни­ка, опро­ки­ну­ли свя­щен­ные со­су­ды и вы­та­щи­ли ан­ти­минс, ко­то­рый за­тем бес­след­но ис­чез. Это бы­ло боль­шое го­ре для всех, так как без ан­ти­мин­са нель­зя бы­ло со­вер­шать ли­тур­гию. Отец Мак­сим, ни­ма­ло не мед­ля, на рас­све­те то­го же дня от­пра­вил­ся пеш­ком в Бе­ле­бей, где на­сто­я­тель го­род­ско­го со­бо­ра дал ему ан­ти­минс из быв­ше­го тю­рем­но­го хра­ма. И служ­ба воз­об­но­ви­лась.
В де­каб­ре 1929 го­да ди­рек­тор ко­ло­нии объ­явил, что цер­ков­ной служ­бы боль­ше не бу­дет и все мо­на­ше­ству­ю­щие долж­ны по­ки­нуть тер­ри­то­рию ко­ло­нии. Од­на из мо­на­хинь уда­ри­ла в на­бат, и из бли­жай­ших де­ре­вень при­бе­жа­ли кре­стьяне. В их при­сут­ствии ди­рек­тор ко­ло­нии за­явил, что поз­во­лит толь­ко свя­щен­ни­ку ра­ди его де­тей взять неко­то­рые ве­щи и кое-что из про­дук­тов, мо­на­хи­ням же ни­че­го не раз­ре­шит взять с со­бой. В ту же ночь все они бы­ли вы­нуж­де­ны по­ки­нуть оби­тель.
Иеро­мо­на­ха Мак­си­ма в фев­ра­ле 1930 го­да на­зна­чи­ли слу­жить в Ильин­ский храм в се­ле Ря­баш При­ютов­ской во­ло­сти Бе­ле­бе­ев­ско­го кан­то­на Баш­кир­ской АССР; здесь боль­шин­ство кре­стьян еще оста­ва­лись пра­во­слав­ны­ми. Храм был про­стор­ным и со­дер­жал­ся в пре­крас­ном со­сто­я­нии, и на кли­ро­се пел боль­шой хор. Вре­мя по­ста жи­те­ли се­ла про­во­ди­ли в мо­лит­ве, и в се­ле то­гда не бы­ло слыш­но ни пе­сен, ни зву­ков ве­се­лых гу­ля­ний. Иеро­мо­нах Мак­сим в первую неде­лю Ве­ли­ко­го по­ста, с по­не­дель­ни­ка до пят­ни­цы, не вку­шал ни­ка­кой пи­щи, так­же стро­го он по­стил­ся и в Страст­ную сед­ми­цу, вполне удо­вле­тво­ря­ясь тем, что да­ва­ла ему служ­ба в хра­ме, на­сы­щав­шая его до­воль­но мо­лит­вой. По­се­лил­ся отец Мак­сим с млад­шей до­че­рью Клав­ди­ей сна­ча­ла в до­ме, где жи­ла ста­рая и боль­ная вдо­ва, су­пру­га преж­не­го свя­щен­ни­ка, а за­тем они жи­ли у при­хо­жан, по­оче­ред­но предо­став­ляв­ших в сво­их до­мах при­ют пас­ты­рю.
Слу­жил отец Мак­сим про­ник­но­вен­но; слу­шая его про­по­ве­ди, мно­гие пла­ка­ли. В хра­ме по­сле ли­тур­гии свя­щен­ник слу­жил мо­леб­ны, па­ни­хи­ды, ака­фи­сты, воз­вра­ща­ясь, бы­ва­ло, до­мой лишь око­ло че­ты­рех ча­сов дня. Во вре­мя по­стов все при­хо­жане ис­по­ве­до­ва­лись, ста­ра­ясь очи­стить­ся от гре­хов, и ис­по­ве­ди шли здесь по­дол­гу, так как свя­щен­ник ни­ко­го не то­ро­пил.
Осо­бо про­хо­ди­ли в се­ле празд­ни­ки Тих­вин­ской ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри и свя­то­го про­ро­ка Илии. На Тих­вин­скую в храм схо­ди­лось столь­ко на­ро­да из дру­гих се­ле­ний, что не хва­та­ло ме­ста в до­мах, и лю­ди рас­по­ла­га­лись на ноч­лег на пу­сто­шах меж­ду до­ма­ми. По окон­ча­нии ли­тур­гии Тих­вин­скую ико­ну Бо­жи­ей Ма­те­ри нес­ли вме­сте с дру­ги­ми ико­на­ми в ча­сов­ню, рас­по­ло­жен­ную в бе­ре­зо­вой ро­ще на бе­ре­гу ре­ки Ря­баш, и здесь по­чти до ве­че­ра слу­жи­лись мо­леб­ны. На­ка­нуне празд­ни­ка с 12 ча­сов но­чи и до 5 ча­сов утра на­род мо­лил­ся в ча­совне, где чи­та­лись и пе­лись ака­фи­сты.
11 июня 1931 го­да отец Мак­сим с при­хо­жа­на­ми от­пра­ви­лись в Бе­ле­бей, ку­да они бы­ли при­гла­ше­ны в храм на празд­ник. По при­ез­де в Бе­ле­бей отец Мак­сим с мо­на­хи­ней по­шли по­ку­пать сук­но и си­тец, его дочь Клав­дия от­пра­ви­лась ку­пить съест­но­го, а при­е­хав­шие с ни­ми кре­стьяне раз­бре­лись по рын­ку. Ко­гда свя­щен­ник с мо­на­хи­ней оста­лись од­ни, к ним по­до­шел кор­ре­спон­дент га­зе­ты «Про­ле­тар­ская мысль» и стал слу­шать, о чем они го­во­рят. Раз­го­вор их по­ка­зал­ся ему по­до­зри­тель­ным, и он тут же со­об­щил о нем в ми­ли­цию. «Поп для ме­ня оста­вал­ся неиз­вест­ным, – по­ка­зал он на сле­ду­ю­щий день на след­ствии, – но для вы­яс­не­ния и при­ня­тия со­от­вет­ству­ю­щих мер я по­ста­вил в из­вест­ность ми­ли­ци­о­не­ра, ко­то­рый и за­брал вы­ше­ука­зан­но­го по­па и мо­наш­ку».
Ко­гда Клав­дия ми­нут через два­дцать воз­вра­ти­лась на пло­щадь, здесь ни­ко­го уже не бы­ло. Незна­ко­мая жен­щи­на со­об­щи­ла ей, что свя­щен­ни­ка и мо­на­хи­ню за­бра­ли в тюрь­му.
Де­воч­ка по­спе­ши­ла к тюрь­ме. Слу­жеб­ные по­ме­ще­ния бы­ли на­пол­не­ны мо­ло­ды­ми ми­ли­ци­о­не­ра­ми; узнав, что Клав­дия дочь свя­щен­ни­ка, они ста­ли ее драз­нить. Клав­дия спро­си­ла, где на­хо­дит­ся ее отец, но от­ве­та не по­лу­чи­ла, лишь один по­ка­зал взгля­дом вверх, тем да­вая по­нять, чтобы она под­ня­лась на вто­рой этаж к на­чаль­ни­ку. На­чаль­ник ска­зал, что ее отец на­хо­дит­ся здесь, в ка­ме­ре пред­ва­ри­тель­но­го за­клю­че­ния.
Она спу­сти­лась вниз, пла­ка­ла, но не ухо­ди­ла, и один из слу­жа­щих тюрь­мы, под­ме­тав­ший в то вре­мя пол, при­бли­зив­шись к ней, про­шеп­тал: «Утром к ше­сти ча­сам при­хо­ди и уви­дишь­ся».
На сле­ду­ю­щий день Клав­дия уви­де­лась с от­цом. Отец Мак­сим в то вре­мя еще не знал, по­че­му аре­сто­ван, и лишь ска­зал до­че­ри: «Иди до­мой, ре­же сю­да хо­ди, будь осто­рож­ней, жи­ви по­ка на ме­сте».
Дочь свя­щен­ни­ка два ра­за в неде­лю но­си­ла в тюрь­му пе­ре­да­чи, со­сто­яв­шие из хле­ба и мо­ло­ка. Хлеб, преж­де чем взять, раз­ре­за­ли, мо­ло­ко пе­ре­ли­ва­ли в круж­ку. От­дав пе­ре­да­чу, Клав­дия ста­но­ви­лась на­про­тив тю­рем­ных во­рот и не ухо­ди­ла до тех пор, по­ка не уви­дит от­ца. Ко­гда во­ро­та, через ко­то­рые во­зи­ли во­ду для аре­сто­ван­ных, от­кры­ва­лись, за­клю­чен­ные со­би­ра­лись во дво­ре в на­деж­де уви­деть ко­го-ли­бо из род­ных. Отец Мак­сим ста­но­вил­ся неда­ле­ко от во­рот и, за­ви­дев дочь, ма­хал ей ру­кой, и та ухо­ди­ла до­воль­ная, что они по­ви­да­лись.
Ста­ли вы­зы­вать­ся сви­де­те­ли, ко­то­рые по­ка­за­ли, что свя­щен­ник вел се­бя в се­ле очень скром­но и су­мел за­во­е­вать сре­ди кре­стьян ав­то­ри­тет; он воз­об­но­вил еже­днев­ную служ­бу и ча­сто в про­по­ве­дях го­во­рил о без­вин­ных стра­да­ни­ях Хри­ста, мно­гие ве­ру­ю­щие от уми­ле­ния пла­ка­ли и с про­бу­див­шим­ся в ду­ше по­ка­ян­ным чув­ством воз­вра­ща­лись до­мой. Сверх то­го, что свя­щен­ник про­по­ве­до­вал в церк­ви, он по ве­че­рам при­гла­шал к се­бе кре­стьян и с ни­ми чи­тал Биб­лию, ука­зы­вал на труд­ные вре­ме­на, ко­то­рые те­перь при­хо­дит­ся пе­ре­жи­вать, го­во­рил, что нуж­но тер­петь, что ско­ро все­му это­му бу­дет ко­нец, что при­дет Хри­стос для Страш­но­го Су­да.
По тре­бо­ва­нию ОГПУ пред­се­да­тель сель­со­ве­та дал справ­ку на свя­щен­ни­ка, на­пи­сав, что отец Мак­сим «при­был в се­ло Ря­баш... с се­мей­ством в ко­ли­че­стве трех че­ло­век... из Сер­ги­ев­ско­го мо­на­сты­ря... при­нес иму­ще­ство... верх­нюю и ниж­нюю одеж­ду по три ком­плек­та и обу­ви по че­ты­ре ком­плек­та».
На до­про­се он по­ка­зал, что «Ме­фо­дий По­пов по­вел се­бя очень скром­но, чем су­мел за­во­е­вать ав­то­ри­тет ду­хов­но­го от­ца и воз­бу­дить чув­ства ве­ру­ю­щих к ве­ре в Бо­га... Ко­гда сель­со­вет за­про­сил от него све­де­ния о чис­ле ве­ру­ю­щих по при­хо­ду на пред­мет пе­ре­ре­ги­стра­ции до­го­во­ра... Ме­фо­дий По­пов, по­лу­чив это от сель­со­ве­та, по­слал чле­нов цер­ков­но­го со­ве­та по де­рев­ням обой­ти дво­ры и ве­лел пе­ре­пи­сать ве­ру­ю­щих и неве­ру­ю­щих, при­чем за­став­ля­ли рас­пи­сы­вать­ся в том и в дру­гом слу­чае, т.е. ве­ришь – рас­пи­шись и не ве­ришь – рас­пи­шись. В ре­зуль­та­те в кол­хо­зах... пе­ре­пу­га­лись, и на­ча­лись раз­го­во­ры сре­ди кол­хоз­ни­ков, что толь­ко успе­ли за­пи­сать­ся в кол­хоз, а тут – на­те вот, уже спра­ши­ва­ют, ве­рую ли я в Бо­га. И той ан­ти­со­вет­ской аги­та­ци­ей пу­тем воз­буж­де­ния ре­ли­ги­оз­ных чувств ве­ру­ю­щих про­тив су­ще­ству­ю­щей и про­во­ди­мой по­ли­ти­ки пар­тии и со­вет­ской вла­сти Ме­фо­дий По­пов за­ни­мал­ся си­сте­ма­ти­че­ски».
Бы­ла до­про­ше­на аре­сто­ван­ная вме­сте со свя­щен­ни­ком мо­на­хи­ня; она по­ка­за­ла, что при­е­ха­ла вме­сте с дру­ги­ми на празд­ник Та­бын­ской ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри, что оста­но­ви­лись они на пло­ща­ди у ба­за­ра, где она уви­де­ла свою зна­ко­мую и «ста­ла раз­го­ва­ри­вать про жизнь... как она жи­вет... как я жи­ву. Я ей об­ска­зы­ва­ла, что на ме­ня был на­лог... что мне за­пла­тить на­лог не в си­лах и... ме­ня за неупла­ту на­ло­га опи­са­ли на пер­вый день Пас­хи, а по­том по­сле Пас­хи... все скла­ли и увез­ли; жа­ло­ва­лась ей, что оста­вил ме­ня без хле­ба сель­со­вет, т.е. со­вет­ская власть... но жи­вет­ся мне по­ку­да хо­ро­шо, сла­ва Бо­гу».
Вы­зван­ный на до­прос отец Мак­сим по­ка­зал: «Ни­где ни­ко­гда я о по­ли­ти­ке не рас­суж­дал; на мо­ле­ньях и на про­по­ве­дях я про­тив ме­ро­при­я­тий со­вет­ской вла­сти не вы­сту­пал. При­е­хал в Бе­ле­бей 11 июля на празд­ник Та­бын­ской ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри; до мо­ле­ния по­хо­дил по ба­за­ру, ку­пил сук­на и сит­цу, по­сле че­го ме­ня ми­ли­ция аре­сто­ва­ла, я сам не знаю за что. Ви­нов­ным се­бя ни в чем не счи­таю».
В ОГПУ от­цу Мак­си­му ска­за­ли, что осво­бо­дят его, ес­ли он со­гла­сит­ся во вре­мя служ­бы в хра­ме пуб­лич­но от­речь­ся от Бо­га. Отец Мак­сим от­ве­тил, что го­тов на лю­бые му­че­ния, но от Бо­га не от­ре­чет­ся. Со­труд­ни­ки ОГПУ все же на­де­я­лись, что им удаст­ся уго­во­рить на пуб­лич­ное вы­ступ­ле­ние сми­рен­но­го свя­щен­ни­ка, тем бо­лее что у него на сво­бо­де оста­ва­лась ма­ло­лет­няя дочь, и, не до­жи­да­ясь его со­гла­сия, через ра­бот­ни­ка сель­со­ве­та объ­яви­ли, что в бли­жай­шее вос­кре­се­нье при­ве­зут от­ца Мак­си­ма и со­сто­ит­ся служ­ба. На­ро­ду в этот день со­бра­лось со всей окру­ги ве­ли­кое мно­же­ство, все дол­го жда­ли, но свя­щен­ни­ка так и не при­вез­ли.
9 ок­тяб­ря 1931 го­да де­ло бы­ло за­кон­че­но. От­ца Мак­си­ма об­ви­ни­ли в том, что он «си­сте­ма­ти­че­ски про­ти­во­дей­ство­вал ме­ро­при­я­ти­ям пар­тии и пра­ви­тель­ства, в церк­ви про­из­но­сил про­по­ве­ди, на­прав­лен­ные про­тив кол­хоз­но­го стро­и­тель­ства... в ре­зуль­та­те аги­та­ции из кол­хо­за по­лу­чил­ся боль­шой от­лив, из 40 хо­зяйств вы­шли 24 хо­зяй­ства».
25 ок­тяб­ря трой­ка ОГПУ при­го­во­ри­ла иеро­мо­на­ха Мак­си­ма к пя­ти го­дам ссыл­ки в Се­вер­ный край. В по­след­них чис­лах ок­тяб­ря из Бе­ле­бея на стан­цию Ак­са­ко­во по­гна­ли пе­шим эта­пом боль­шую груп­пу осуж­ден­ных, бы­ли лю­ди и из при­хо­да в Ря­ба­ше. Один из них крик­нул про­хо­же­му: «Со­об­щи­те в Ря­баш до­че­ри ба­тюш­ки».
Весть, что от­ца от­прав­ля­ют, до­шла до Клав­дии ве­че­ром то­го же дня; она быст­ро до­бра­лась до ма­лень­ко­го по­лу­стан­ка, от­ку­да до стан­ции Ак­са­ко­во бы­ло еще ки­ло­мет­ров два­дцать; на по­лу­стан­ке в этот день де­жу­рил друг от­ца Мак­си­ма. Он по­зво­нил сво­е­му бра­ту, на­чаль­ни­ку ак­са­ков­ско­го вок­за­ла, ко­то­рый рас­по­ря­дил­ся оста­но­вить ско­рый по­езд на по­лу­стан­ке, где тот по рас­пи­са­нию не дол­жен был оста­нав­ли­вать­ся; Клав­дию по­са­ди­ли в ва­гон, и к двум ча­сам но­чи она ока­за­лась в Ак­са­ко­ве. В по­ме­ще­нии вок­за­ла осуж­ден­ные спа­ли на по­лу, со всех сто­рон ого­ро­жен­ные ска­мей­ка­ми, как ско­ти­на в за­гоне. Здесь же на по­лу спал и свя­щен­ник. За­клю­чен­ные раз­бу­ди­ли его и со­об­щи­ли, что дочь его здесь. Отец Мак­сим сел на ска­мью, и с двух ча­сов но­чи до ше­сти утра они про­бе­се­до­ва­ли. Утром охра­ну уси­ли­ли, и раз­го­ва­ри­вать уда­ва­лось лишь с пе­ре­ры­ва­ми. Отец рас­ска­зал о том, что бы­ло в тюрь­ме, как за­став­ля­ли его от­речь­ся от Бо­га, и на­ка­зал до­че­ри, чтобы она все­гда бы­ла с Бо­гом.
Бе­се­да их про­дол­жа­лось до трех ча­сов дня; в три ча­са по­да­ли со­став с за­ре­ше­чен­ны­ми ок­на­ми. За­клю­чен­ных по­стро­и­ли в ше­рен­гу, вы­ве­ли на пер­рон и по­гна­ли к ва­го­нам. Отец Мак­сим чуть за­дер­жал­ся, чтобы ока­зать­ся в по­след­ней груп­пе и в по­след­ний раз уви­деть до­ро­гое ему ли­цо. На­род сто­ял кру­гом мол­ча и пла­кал.
Клав­дия в су­мер­ках вер­ну­лась в Ря­баш, но до­мой не по­шла, а пе­ре­но­че­ва­ла у зна­ко­мых, и ко­гда утром при­шла до­мой, ока­за­лось, что но­чью при­хо­ди­ли со­труд­ни­ки ОГПУ, чтобы ее аре­сто­вать, и про­из­ве­ли в до­ме обыск; через несколь­ко дней они сно­ва при­шли, ко­гда Клав­дии так­же не бы­ло до­ма, и сно­ва про­из­ве­ли обыск: за­бра­ли фо­то­гра­фии и пись­ма. Мест­ный де­пу­тат по­со­ве­то­вал ей, чтобы она немед­лен­но уез­жа­ла, ес­ли не хо­чет быть аре­сто­ван­ной, и Клав­дия со­бра­ла ве­щи и уеха­ла к стар­шей сест­ре.
Вес­ной 1932 го­да де­ти от­ца Мак­си­ма по­лу­чи­ли от него пер­вое пись­мо из де­рев­ни На­во­ло­чек Хол­мо­гор­ско­го рай­о­на Ар­хан­гель­ской об­ла­сти. Он пи­сал, что жи­вут они в ба­ра­ках, кру­гом на 60-80 ки­ло­мет­ров бо­ло­та, неда­ле­ко от них про­те­ка­ет Се­вер­ная Дви­на. «Оста­вай­тесь людь­ми, – на­ка­зы­вал им отец. – Пер­вы­ми вам не быть, не будь­те по­след­ни­ми; не за­бы­вай­те, чьи вы де­ти, жи­ви­те с Бо­гом».
Вес­ной 1934 го­да во вре­мя по­ло­во­дья Се­вер­ная Дви­на раз­ли­лась боль­ше обыч­но­го и за­то­пи­ла ба­ра­ки; ссыль­ные, спа­са­ясь на кры­шах, тер­пе­ли сту­жу и го­лод. Отец Мак­сим тя­же­ло за­бо­лел, и вла­сти раз­ре­ши­ли, чтобы кто-ни­будь из род­ных при­е­хал за ним и взял до­мой. Но в это вре­мя по­чти все род­ные его бы­ли аре­сто­ва­ны или на­хо­ди­лись в ссыл­ках, ехать бы­ло неко­му, а у млад­шей до­че­ри на по­езд­ку не бы­ло средств. Свя­щен­ни­ка взял к се­бе в дом ве­ру­ю­щий жи­тель де­рев­ни На­во­ло­чек по фа­ми­лии Мас­лов. Иеро­мо­нах Мак­сим (По­пов) скон­чал­ся в его до­ме, спо­до­бив­шись мир­ной хри­сти­ан­ской кон­чи­ны и хри­сти­ан­ско­го по­гре­бе­ния.