Мальчик не покорился. Памяти мученика Василия Мангазейского.

В Уставе есть приятная пометочка: если во Святую Четыредесятницу выпадет престольный праздник, то людям, которые молились на службе престола, в этот день дозволяется на трапезе рыба. Так-то Великим постом лишь два раза: на Благовещение и на Вход Господень в Иерусалим...

Кто постится без рыбы, тот понимает. А кто постится без рыбы в нашем месте пересечения 62-й параллели с 74-м меридианом, тот трижды понимает. И у нас в монастыре как раз такой случай – один из престолов Успенского собора освящен в честь мученика Василия Мангазейского, «егоже память» 4 апреля нового стиля, а значит, выпадает на Четыредесятницу очень часто.

В годы, когда Пасха ранняя, Великим постом у нас еще болезненно мало солнца, пугающе много мороза, а всё «рыбоядение» смещается к концу поста. И прихожане, после работы добравшиеся до всенощной престола, стоят с такими умильными лицами... сразу видно, что силы их на исходе, и это уставное указание не просто позволяет им подкрепиться рыбой, а дарит надежду вообще – как таковую.

И есть что-то особенно удивительное в том, что святые – люди наиболее самоотверженные в своей земной жизни – облегчают наши обычные житейские нужды. Иногда даже вот так, совсем прозаично – через Устав.

***
Житие мученика Василия беспощадно пронзительно. И, думается, весьма важно для нашего времени, когда люди рассуждают, что, вот, на Святой Руси жизнь была приспособлена для цветения святости, как хорошие теплицы. А нынче они не работают – так что, мол, извините.

История. Самое начало XVII века. Город-фактория Мангазея недалеко от Обской губы привлекает множество торговцев «мягкой рухлядью» – пушниной, дающей баснословные прибыли. Сюда едут, невзирая на опасный и изнурительный путь.

Но город не только географически отдален от благоустроенных земель, он к тому же расположен в климатически тяжелом районе. Жизнь в нем не менее трудна, чем дорога сюда. Провиант и товары первой необходимости доставляются с неимоверными сложностями; их не хватает, и они дороги. Самые убийственные формы авитаминозов развиваются не столько из-за нехватки продуктов, сколько из-за нехватки солнца и тепла...

В общем, очевидно, что обживаться в таком месте надолго никто не собирается – сорвал куш и уехал в благополучные земли. Поэтому состав населения вполне определенный – купцы, охотники, стрельцы... словом, в основном – мужского пола. Женщин-аборигенок мало, а приезжих еще меньше...

А время было довольно своеобразное: Русь изживала жуткие следствия татаро-монгольского ига, в том числе в области нравственности. И если в центральных районах и на Русском Севере XV–XVI века ознаменованы расцветом благочестия, то в разных районах Сибири дело могло обстоять намного сложнее и зачастую гораздо печальней.

Слишком уж много там собиралось людей, склонных к авантюре и к трениям с законом; слишком уж много было вокруг инородцев; слишком далеко до «государева ока»; слишком легко уйти от ответа – раствориться в огромных просторах...

Все это создавало вполне определенную атмосферу, где границы греха гораздо легче стирались в сознании людей, хоть бы и называвших себя православными. Святителям Сибирским еще предстоял безмерный подвиг...

А пока в далеком заполярном городе кипела своя жизнь. «Златокипящяя» Мангазея – назвали ее современники. Кипело здесь золото, кипели, видимо, и другие страсти... В частности, в отсутствие женщин кое-кто начал посматривать на молодых приказчиков, которых жизнь гнала наниматься к купцам, дабы зарабатывать на хлеб. Зарабатывать на хлеб в те времена начинали весьма рано, поэтому среди этих «менеджеров» были даже самые младшие подростки.

Василий был из семьи бедных ярославских купцов. Нужда заставила его наняться к купцу в совсем юном возрасте, и к означенным событиям ему было, по разным спискам жития, от 14 до 19 лет. 19-летний возраст упоминается чаще, но иконописные подлинники изображают его совсем подростком – невысокого роста, худощавого сложения, почти детские черты лица...

Хозяин долго домогался его, а потом решил сломить. Повод представился в Пасхальную ночь, когда Василий молился на службе, а воры обокрали лавку хозяина. И тот сделал воеводе донос: мол, Василий с ворами был в сговоре.

Судопроизводство тогдашнего мира было ужасающе простым: оговоренного пытали, чтобы он сознался. А если он терпел пытку, но не сознавался, то начинали пытать доносчика.

Но это – при обычном течении дел, когда власть заинтересована в выяснении правды. Однако богатый человек не стал бы затевать такое дело, не зная наперед, что местный воевода к вопросам правды-неправды равнодушен. А в этом случае надежды на справедливость у оговорённого, видно, особой не было...

Василий терпел пытки и повторял, что не виноват. Ну, как «терпел» – и кричал, наверное, и плакал, и умолял... вот только согласия на грех не обнаруживал. Надежда купца (который тут же присутствовал), что мальчик покорится от страха смерти и страданий, не оправдалась. Тогда он взбеленился и ударил паренька связкой ключей от амбарных замков. Тяжеленных таких ключей.

Попал в висок.

Убил.

Может быть, воевода и купец раскаялись, терзались совестью, жалели, что загубили почти детскую жизнь? В житии святого Василия о том ничего не сказано. Известно только, что злодеям и заминать дело не пришлось. Вот, жалуемся мы на какие-то беззакония, имеющие место быть в наше время, в нашей жизни... А здесь – пусть и далекая окраина, но православного государства! – запытали чистого, кроткого, благочестивого мальчика, сунули тело в гроб и бросили в болото. Как говорится, «а был ли мальчик?..»

И где они, эти теплицы прошлых веков, предназначенные для комфортного стяжания святости?..

***

Откипели в Мангазее страсти, изменились политические и экономические обстоятельства, сгинули нечестивый купец и беззаконный воевода...

А святой Василий был прославлен от Бога так, что в этих краях его иначе как Чудотворцем и не называли. Через полвека после убиения, когда город почти совсем запустел, гроб мальчика вышел из болота – тело было нетленно, кожа хранила следы пыток, рубашка – следы крови. Мощи перенесли в соседний Туруханск, а мученик начал являться и помогать людям, оказавшимся на краю гибели в этом суровом крае.

Инородцы – упрямые и недоверчивые – тысячами принимали Крещение от чудес, творимых святым отроком. Он спасал заблудившихся, ослабевших от голода, обмороженных, утопающих, искалеченных зверями, больных...

Ибо сказано: «Да уразумеют все, яко сильнее всего есть благочестие; и никогда не превозможет злоба премудрости».

Инокиня Наталья (Каверзнева)