Святитель Астерий Амасийский. Беседа против корыстолюбия.

Астерий, епископ Амасии (в Понте), был современником св. Иоанна Златоуста и несомненно стоял под обаятельным влиянием этого знаменитейшаго церковнаго витии. Получивши научное образование в Антиохии, где он изучал главным образом науки словесныя и правоведение, Астерий избрал сначала адвокатскую карьеру, но скоро оставил ее и посвятил себя на служение Церкви. Кафедру епископа Амасийскаго занял он после Евлалия, изгнаннаго при Валенте арианами, и во все время продолжительнаго пастырскаго служения (сконч. в первых годах V в.) не переставал заниматься исправлением нравов, испорченных арианством. – Причисляемый к отцам Церкви патриархами Никифором и Фотием, и собором вселенским (II-м Никейским, Act. 4. с. 14; Act. 6 et 8), Астерий Амасийский, – котораго Фотий называет «блистательною звездой, просвещавшею все сердца своим светом» (Phot., Bibl., cod. 271), – по справедливости может занять весьма почетное место между древними церковными проповедниками. В числе восточных святых, не имеющихся в месяцесловах греко-русския церкви, Астерий помечен у преосв. Сергия 30 окт. (полный месяцеслов, т. 2, прил. 2, стр. 49 и 213). В разных изданиях с именем Астерия является не одинаковое количество произведений, но действительно ему принадлежащими и сохранившимися до нас в полном виде следует признать 21 проповедь («Migne», Curs. compl. Patrol., ser. gr., t. XL, col. 163–478).

Мужи христиане и причастники небеснаго звания! (ср. Евр. 3, 1) вы, народ деревенский, и все, которые, вышедши из городов, единодушно стеклись к настоящему празднику (всех вас вообще и имею в виду в проповеди)! каждый ли из вас положил в уме заботу, – сознал ли и вникнул ли, для чего мы собрались? По какой причине почитаются мученики и сооружением прекрасных храмов и ежегодными этими собраниями? и какую цель имея в виду, отцы наши установили то, что видим мы теперь, и оставили прочный закон (касательно этого) для потомков? He ясно ли и для немного напрягающаго мысль, что это завещано нам ревностию о благочестии; и торжественныя собрания собираются, как общия училища душ, дабы, чтя мучеников, мы подражали их мужественному подвигу за благочестие, – дабы, подклонив ухо к собирающимся (по этому поводу) учителям, мы научились чему-нибудь полезному, чего перед тем не понимали, – обоснованию ли догмата, разрешению ли недоумения в Писании, или же какому-нибудь доводу, улучшающему состояние нравов. А вы, мне кажется, оставивши попечение о добродетели и забывши ревность о душе, всю свою заботу обратили к мусору мамоны и к занятию торговыми делами: одни сами занимаяс ценою, другие – зевая на чужое и осведомляясь у соперников по товарам, с целию сбить друг у друга цену. Но перенесите лучше это старание на Церковь: оставьте сребролюбие торгашеское, неистовое. Отвергните его, как непристойную блудницу, которая улыбается толпе, щеголяет изысканными материями и цветами от продавца прикрас. Возлюбите ту (Церковь) божественную, целомудренную и благопристойно одетую, почтенно и не легкомысленно смотрящую. Ибо так и Соломон в книге Притчей говорит: «не оставляй ея, и она будет охранять тебя; люби ее, и она будет оберегать тебя» (Прит. 4, 6). He отнесись с пренебрежением и не сочти не стоющим внимания того, что нами предлагается на этой трапезе потому, что это можно приобресть тебе даром. Но тем более возжелай этого, что мы не сидим подобно мелочным торговцам с безменом или весами: одной прибыли мы ищем – спасения ученика.

Была прочитана нам из Деяний речь Павла к Фесту и Агриппе (Деян. 25, 8 и след.; Деян.26, 2 и след.), Павла, вернаго апостола и мудраго оратора. Ты видел во всяком случае, слушатель, если обратил внимание, – как он и истину не выдает из опасения и, соединивши уважение к Агриппе с дерзновением, располагает суровое судилище к благосклонности, как бы зверей каких укрощая уменьем владеть словом. Пророчествовал сегодня и Захария, приоткрывая дверь великих для нас тайн Единороднаго, – под образом камня, имеющаго семь взирающих очей (Зах. 3, 9), и под образом золотаго светильника, на котором семь лампад и два ствола масличные (Зах. 4,2–3). Много и еще есть мест в Писании, имеющих богатое сокровище пользы, на которых всех я остановился бы, и показал бы вам изобилие (угощений) духовнаго праздника. Но меня побуждает к уплате долга обещание предъидущаго дня. Ибо мы начали (вчера) многими обвинениями порицать корыстолюбие, но не успев (вполне) обнаружить его суетность, отложили подтверждение обвинения до нынешняго дня2. Итак, послушайте и будьте справедливыми судьями истины; потому что не о ком другом, a o своем спасении произносите вы суд, и (посему) каждый из вас пусть подает все обвинительные голоса против подсудимаго (корыстолюбия), изгнавши его из собственной души, как бы из дома или города. Итак, корыстолюбие есть не только пристрастие к деньгам вместе с другими стяжаниями и желание к наличному присоединить неимеющееся; но общее говоря, (оно есть) желание во всяком деле иметь более должнаго и принадлежащаго. Этим именно грехом первый заразился диавол, бывший архангелом и назначенный к прекраснейшей жизни и положению (чину), но в безразсудстве замысливший господство и возстание против Божества. Вследствие того низвергнутый и ниспавший в этот воздух, окружающий землю, он (сделался) дурным соседом нашей жизни. Таким образом он не овладел тем, к чему стремился, – божественностью, – и утратил то, чем владел, – архангельское достоинство: – раб неверный, вследствие дерзости скоро обратившийся в разбойника, – собака греческой басни, и мяса лишившаяся, и не поймавшая тени (ибо как это возможно?), – вещи недостижимой.

После него первый человек, прельщенный наслаждением, утратил безсмертие (чрез вкушение) запрещенной снеди (Быт. 3, 1 и след.), как впоследствии Исав – права первородства через чечевичную похлебку (Быт. 25, 29 и след.). И языки эти и многоразличныя наречия человеческия ввела в жизнь любовь к бо́льшему. Ибо пресыщенные доступным человеку довольством, вообразив, что и небо будет для них достижимо, и смеха достойную башню для восхождения на него тщетно построяя, – сделали людей, говоривших одним языком, разноязычными: домогаясь бо́льшаго, чем сколько имели, они и сами потерпели смешение (языков), и роду человеческому оставили труд в слушании незнакомых звуков и отыскивании объяснений (их) (Быт. 11, 1 и след.).

А Фараон? почему он подпал различным и разнообразным казням (Исход, гл. 8–14)? Не вследствие ли корыстолюбия и желания быть владыкою народа чуждаго и никоим образом к его царству не принадлежавшаго? И за то, чужих не отпустивши, он погубил своих – частию во время избиения первенцев, частию во время преследования по морю. He говорю уже о реках, текших кровью, о неимоверном размножении жаб, о гибели от саранчи, о высыпании прыщей на коже, о смерти четвероногих и вообще – о всяком бедствии, на какое осужден был Египет вследствие корыстолюбия своего начальника. – Затем в другом случае я вижу последствием греха сплошную проказу, покрывшую корыстолюбца. Вспомни со мною, если кто любознателен и имеет желание слышать о славных деяниях Елисея, – как, с одной стороны, сириянин Нееман очистился от проказы, омывшись во Иордане (4Цар. 5, 14 и след., Лук. 4, 27), и как, с другой стороны, болезнь перешла на Гиезия, молодаго слугу, юношу корыстолюбиваго и немудраго, продавшаго духовное дарование и безмездное врачевание учителя. – Отчего сделался отцеубийцею Авессалом, от кроткаго отца юноша пылкий и дерзкий? He оттого ли, что преждевременно искал наследования царства, набросившись на чужое, как хищник? А Иуду, затем, что исключило из списка учеников и сделало предателем вместо апостола? – не легкомысленное ли сначала распоряжение казнохранилищем, а затем – стяжание безчестной платы (Иоан. 12, 6)? Ананию и Сапфиру почему представляют трагически Деяния Апостольския (Деян. 5, 1 и след.)? – не потому ли, что они сделались похитителями своего и святотатцами собственных приношений? Мне мало будет пожалуй и дня для перечисления рабов корыстолюбия. Оставив древнюю историю, разсмотрим опыт ежедневной жизни, – какого рода зверя знает он в корыстолюбии, и как трудно освободиться от него тем, кого он захватит: он всегда в силе и не ослабевает, стареет только вместе с тем, кого взял в плен, и до конца не отступает.

Сладострастный и любитель тел, какъ-бы долго ни разжизался похотями, находит все-таки конец этой болезни, когда или сам придет в престарелый возраст, или предмет вожделения увидит обветшавшим и потерявшим цвет свой. Обжора сам уклоняется от наслаждения, когда или пресыщение последовало, или пищеварительные органы ослабели и прекратили напряженную деятельност. Честолюбец, почванившись многими отличиями, перестает выставлять (их) на показ. Болезнь же корыстолюбия есть зло, от котораго трудно отделаться. И как плющ, – растение постоянно зеленеюшее и покрытое листьями, – поднимаясь на сучья дерев, крепко обвивается около стволов, за которые уцепится, и не отстает от них, ни когда они заболеют, ни когда засохнут, – разве только кто-нибудь перерубит у него, как у дракона, кольца железным орудием; – так и душу корыстолюбца не легко освободить, – будет ли он молодым по телу или увядшим, – если только не придет какое-нибудь здравое размышление и не посечет, подобно мечу, болезнь.

Для домашних корыстолюбец неприятен, для слуг жесток, для друзей безполезен, для посторонних несносен, для соседей безпокоен, для жены тяжелый сожитель, – скупой и мелочно-разсчетливый кормилец детей, дурной распорядитель собою, ночью опаслив, днем сосредоточен, разговаривает сам с собою подобно вышедшим из себя или помешанным; во всем имеет избыток, и воздыхает как нуждающийся: не наслаждается предлежащим, а стремится к неимеющемуся; не пользуется своим, а направляет взоры на чужое. Из множества овец состоит стадо его, до тесноты наполняющее стойла, в коих оно запирается, и сплошь покрывающее равнины, на которых оно пасется. Но если увидит он тучную овцу соседа, то, оставив свое стадо, к одной этой и чужой прилепляется желанием. Так и относительно волов, таким же образом и относительно коней, не иначе и в отношении к земле. Все в преизбытке находится в его доме и ничего в употреблении. Ибо испытывать наслаждение не способен ненасытный; но дом его похож на гроб. Ибо вот гробы часто наполнены серебром и золотом, но нет пользующихся этими материалами: тело не питается, для души в этом нет прибыли, так как из десницы не раздается обильно милостыня. Какой же конец этой тяготы? – пусть научит меня кто-нибудь из подвергавшихся прежде этой болезни. А я знаю многих, на опыте убедившись, что и во время болезней они любят деньги больше здоровья. Если врач посоветует способ лечения при помощи какого-нибудь дешеваго вещества, въ-роде петрушки, или тимьяна, или аниса, приобретение которых ничего не стоит, – они охотно слушаются совета; если же будет упомянуто о какомъ-нибудь лекарстве из разнородных и многосоставных и будет велено идти к аптекарю или в лавку благовонных товаров, то они скорее испустят дух, чем развяжут кошелек. Ибо земными будучи по образу мыслей, они считают жизнью стяжание земных вещей.

Их очень печалит даже общественное благополучие, и наоборот – радуют бедствия. Они желают, чтобы воспоследовали приказы о невыносимых податях, дабы им умножить свои деньги процентами. Желают видеть угнетаемых ростовщиками, чтобы приобресть поле, или утварь домашнюю, или скот, что по нужде бросается за безценок. Постоянно взирают они и на небо подобно философам, изучающим небесныя явления, изследуя не закон какой-либо звезды и наблюдая не за тем, в каком созвездии находится известная планета; а любопытствуя на счет состояния воздуха, предвещают ли видимые признаки обильное излияние дождей, или же засуху. И если заметят, что готовится что-нибудь тягостное для большинства, радуются чужому бедствию. Все собирают они в свои амбары, крепко запечатывая их и запирая двойными запорами; постоянно заняты они разсчетами и выкладками. Но в то время, как корыстолюбец лелеет подобную надежду, и пока как бы во сне он богатест в мечтах своего воображения, – если найдет густое облако, он испытывает страх, как бы грозила ему опасность. Если капли оросят землю, он начинает тайно плакать; а если пойдет дождь, достаточный для прекращения засухи, дело – уж совсем грусть. А затем он всюду расхаживает, наведываясь вместе с всеми о хлебе, как будто бы подвергался опасности его сын, – нет ли какого средства, нет ли какого способа, чтобы его хватило на долгое время, чтобы он уцелел от порчи червями. И если почувствует дуновение знойнаго ветра, то, – подобно тому, как врачи разслабленных3, – разложив его, разминает и просушивает, терпеливо сидит при нем, придумывает покров на время полуденное, а ночью снимает покрывала, чтобы его продувало ночными ветерками.

В то время, как он мучится над этим, приступает бедняк, выпрашивая хлеба, которому грозит опасность (испортиться), – и он не дает; a если и дает, то скупо и с замиранием сердечным уделяет, сильно дорожа хлебом. Но не мучь себя и не отягощай себя чрезмерно, ты (корыстолюбец), – умоляю тебя. Ведь жалости достоин даже и тот роскошествующий корыстолюбец, который ограничивает жизнь чревом и прочими удовольствиями, в этом полагая цель человечности (человеческаго достоинства); но мелочный и скряга и меры не имеет своему несчастию, потому что захватывает принадлежащее многим и не дает себе самому, обращая таким образом в ничто плоды своих усилий. Кто ведь не знает, что ничто из бывающаго, кроме добродетелей, не существует само для себя, но мы делаем одно с целию достигнуть другаго. Ни один пловец не пускается в море ради только самаго плавания, и ни один земледелец не предается трудам изъ-за самого земледелия; но очевидно оба переносят неудобства, – один с целию добыть приплод от земли, другой – богатство от морской торговли. Ты же скажи, какая твоя цель? чтобы собирать? и что же это за цель – смотреть, собрав груды не нужнаго (для тебя) богатства? Веселит, говоришь, меня и самое зрелище. Но в таком случае иначе помоги своей болезни; так как можно и на чужом имуществе успокоить свое желание. Если радует тебя блеск серебра, то присевши к среброплавильщикам, любуйся на яркий и сверкающий блеск его; или, обходя рынки, услаждайся разнообразными сосудами, блюдами и кувшинами: это даровое и невозбранное для тебя зрелище. Посмотри и на менял, которые безпрестанно пошевеливают на столах и считают монеты. А лучше всего, убедившись добрым советом, перемени свое мнение. Ведь исправление легко, так как корыстолюбие не есть необходимость природы, а стремление свободной воли, которое не трудно изменить тем, кто размышляет о полезном.

Углубись мыслию во время последующее, когда тебя не будет, когда небольшой клочек земли заключит твое мертвое и безчувственное тело, и доска в несколько пядей сокроет твои останки. Где тогда богатство и скопленныя сокровища? Кто наследник оставшагося (имущества)? Совсем ведь не тот будет преемником, кого ты ожидаешь. Если детей оставляешь, они – быть может – будут грубо обижены, и подобный тебе корыстолюбец выгонит их плачущих из дома родительскаго. Если же, будучи бездетным, ты передашь наследство кому-нибудь из друзей, – не полагайся на свое завещание, как на нерушимый закон, как на дело безпрекословное и прочное. He много нужно старания, чтобы сделать эту запись не имеющею значения. Или ты не видишь, как люди постоянно тяжутся в судах изъ-за завещаний, и как – с целию опровергнуть эти последния разными способами – выставляют своими защитниками искусных в законах, прибегают к помощи ловких ораторов, содержат лжесвидетелей, подкупают суды? А посему из того, что видишь ты при жизни, научись и относительно имеющаго быть после тебя. Если ты имеешь праведное богатство, употребляй его с пользою, как блаженный Иов; если же неправедное возврати его, как пленника с войны, обиженным владельцам – или в таком количестве, в каком ты захватил, или – с лихвою, по примеру Закхея. Если нет у тебя (богатства), и не приобретай дурным способом. Ведь тебя, когда ты пойдешь неизбежным путем (смерти), будет сопровождать горький запас – грех; наслаждение же стяжаниями (твоими) достанется тем, кого ты и не знаешь. И тогда удивишься ты словам Давида: (человек) «собирает и не знает, кому достанется то» (Псал. 38, 7). Поймешь и богача, противополагаемаго Лазарю, о котором только что было читано нам из Евангелий, – не басню, составленную для устрашения, a точно переданный образ будущаго.

Виссон сгнил, царство передано другому, роскошества миновали, а грех от них отправился вместе, как тень, следующая за идущим телом. И потому, после пышных попоек и роскошнаго стола, (богач) домогается капли воды, каплющей с покрытаго проказою пальца, и призывает в целители мучения бедняка, который – быть может – и рук не имел, когда валялся у ворот, ибо иначе он отогнал бы собак, лизавших (его) раны. Сильно желает (богач) соединиться с Лазарем, котораго видит на противоположной стороне, но посредине он отделен ямою или пропастью, – не так, чтобы на самом деле было выкопано какое-нибудь углубление и сделан был ров, как в военных лагерях можно видеть промежуточныя боевыя сооружения, но – по моему мнению – речь идет здесь о препятствии греховном, которое заграждает для осужденнаго переход к праведнику. И Исаия пророк подтверждает мое толкование, жестоко нападая на народ безразсудный и говоря: «рука Господа не сократилась на то, чтобы спасать, и ухо Его не отяжелело для того, чтобы слышать; но беззакония ваши произвели разделение между вами и Богом вашим» (Ис. 59, 1–2). Если же свойство грехов таково, что они отделяют от Бога, то ничего не может быть греховнее корыстолюбия, которое и по неложному глаголу Павла, провозвестника истины, именуется идолослужением и корнем и матерью всех зол (Ефес. 5, 5; 1Тим. 6, 10). Изъ-за чего, в самом деле, некогда бывшие причастниками звания христианскаго и общниками таинств увлеклись к служению демонскому? He вследствие ли страсти к многостяжанию и желанию быть обладателями чужаго? Получивши обещание от безбожных и нечестивых или на счет начальнической жизни, или относительно обогащения из государственнаго казначейства, – они скоро переменили религию, как одежду. Память и молва нашего времени сохранили и сообщили нам о подобных событиях времен древнейших; но кое-что показала нам на опыте и современная жизнь. Ибо когда известный царь4, сразу сбросив личину христианина, обнаружил смеха достойное поведение, которое в течение долгаго времени притворно скрывал, – и сам стал безстыдно приносить жертвы демонам, и другим желающим делать это предоставлял большия почести, – то сколько людей, оставив Церковь, побежали к (идольским) жертвенникам? сколько, приняв в себя эту приманку государственных почестей, попались вместе с ним на удочку отступничества? Заклейменные позором они бродят по городам, пользуясь общею ненавистью; это – теже отъявленные предатели Христа за малыя деньги, – исключенные из списка христиан, как Иуда – из апостолов, – отмеченные прозванием отступника, как лошади – клеймом, – единственно по увлечению попавшие в самый гнусный круговорот всяких грехов, и тотчас последовавшие за тайноводителем сквернаго и преступнаго нечестия.

Так именно, согласно Апостолу, корыстолюбие становится вместе с тем и идолослужением и бывает корнем всех зол, пораждая из себя безчисленные пороки. И как искатели золота в недрах земли утверждают, что золотоносная земля в самом первоисточнике и главнейшем месторождении лежит кучами, и отсюда уже как бы жилы какия проходят туда и сюда на далекое разстояние и растягиваются, разветвляясь подобно корням дерев, исходящим из (одного) ствола; так и здесь, видя многия отрасли, я нахожу, что все оне связаны одним корнем корыстолюбия. И подлинно не неудачный пример нашло слово наше для корыстолюбия в золоте. Затем я вижу отцеубийцу, дерзко посягающаго на голову родителя, и не стыдящагося ни седин, ни отеческаго достоинства, но тяготящагося слишком долгою жизнию старца. Все видя в доме в изобилии и не имея власти над видимым, но страстно желая быть обладателем этого и преизбытка, он стесняется властию отца. Но сначала молчит и в глубине (души) таит болезнь: со временем же, когда страсть усилилась и переполнила душу, он сразу изливает свою злобу, как воду из трубы. Тогда, наконец, он становится невыносимым для старца, едва не сводя его – здороваго и крепкаго во гроб: взойдет ли (старик) легко на коня, он выражает изумление, – поест ли как свойственно здоровому, он ропщет, разбудит ли слуг утром на работу, он досадует на бдительность и силу старика. А если подарит что-нибудь из сокровищ, или отпустит слугу из рабства, тогда уж он – и шут, и сумасшедший, и переживший свой век, и расточитель чужаго, и осыпается всяким вообще злословием, попрекаемый и за то, что не умирает скоро.

Это – твой плод, скверное корыстолюбие: от тебя получая возбуждение, сын становится врагом родителя. Ты наполняешь землю грабителями и убийцами, море – пиратами, города – мятежами, судилища – лжесвидетелями, доносчиками, предателями, стряпчими, судьями, склоняющимися в ту сторону, в какую ты повлечешь. Корыстолюбие – мать несправедливости, безжалостная, человеконенавистная, жесточайшая. Изъ-за него жизнь человеческая полна неравенства: между тем как одни чувствуют тошноту от пресыщения избытком стяжаний подобно тем, которые выплевывают невмещающуюся пищу, – другие, удрученные голодом и нуждой, подвергаются опасности. Одни возлежат под золочеными крышами и обитают в домах, похожих на маленькие городки, украшенных ваннами и чертогами разнообразными, и галлереями, простирающимися на далекое разстояние, и всевозможной роскошью. Другие не имеют кровли и из двух бревен: но так как под открытым небом все-же они не могут жить, то или прибегают к банным печам, или же – если встретят недружелюбный прием у банщиков – подобно свиньям разрывая навоз, добывают себе необходимую теплоту. И это равночестное живое существо – человек – имеет такое различие в образе жизни с своим однородным! He иное что, как именно корыстолюбие, вводит этот безпорядок и неравенство. Один лишен приличнаго вида от нагих членов; а другой кроме того, что имеет безчисленное количество одежд, еще и стены покрывает пурпуровыми покровами. Бедняк ощушает недостаток в деревянном столе, чтобы разрезать хлеб; a роскошествующий, широко раздвинув серебряный стол, услаждается блеском материала. А насколько было бы справедливее, чтобы этот последний угощался, насыщаяс всяким другим лакомством, стоимость же стола доставила бы пропитание неимущим? Иной старик, который не в силах даже ходить или изувечен какимъ-нибудь повреждением, не имеет осла, – необходимаго по нужде средства передвижения; а другой за множеством не знает и стад своих лошадей. Одному масла не достает, чтобы зажечь светильник, а другой по одним светильникам – богач. Один ложится на голой земле, а хвастающий суетными богатствами блещет украшением своей кровати, снабженной серебряными шарами и цепями вместо веревок. Таковы следствия ненасытнаго корыстолюбия. Еслибы оно не ввело в жизнь неравенства, не было бы этих несправедливых возвышений и принижений, и разнообразныя несчастия не делали бы нашу жизнь неприятною и плачевною.

По этой причине люди отвергли естественную любовь друг к другу, и точат меч, и собирают боевые ряды, и как звери какие вступают в битву друг с другом с великою свирепостью. А следующее за этим кто и разскажет? Сильныя укрепления ниспровергаются осадными орудиями, города берутся приступом, жены уводятся, дети порабощаются; страна опустошается и разграбляется; терпят нападение даже и деревья, подобно людям провинившимся; (происходит) большое избиение цветущих возрастом, и потоки крови текут от несчастных тел; богатство побежденных – награда для победителей. Ко всему этому – рыдания вдовства и слезы сирот, оплакивающих вместе и отцов и свободу. Недавний обладатель большаго богатства выпрашивает ломоть хлеба, протягивая правую руку. И имевший много рабовъ-ткачей и домá, полные одежд, – одетый в рубище исполняет должность слуги, нося воду для необходимых потребностей, выскребая навоз из конюшни и прислуживая при постыдных обязанностях. Безчисленное множество и других зол, которыя сразу и обнять невозможно. А всего этого началом, причиной и корнем – желание бо́льшаго, неправедная любовь к чужим имениям. Если-же бы кто-нибудь эту страсть людскую истребил, то ничто не препятствовало бы, чтобы в жизни водворился глубокий мир, войны и возмущения были изгнаны от людей, и все возвратились к естественной приязни и дружбе. Посему и Господь наш заботливо врачует эту болезнь своими увещаниями, то объявляя: «не можете служить Богу и мамоне» (Лук. 16, 13), то выставляя жалким богача того, имевшаго на следующий день умереть, a воображавшаго себе, что будет долго наслаждаться роскошью (Лук. 12, 20) – то, в другом месте, поучая, что совершен тот, кто предоставив нуждающимся все, что имеет (Матф. 19, 21), обратится добровольно к нестяжательному любомудрию, – матери и сожительнице добродетели.

Но, мне кажется, нужно послушать и молчащих (теперь), которые обыкновенно возражают против учителей следующим образом; как же мы будем добывать средства к жизни, если будет оставлено в пренебрежении стяжание имуществ? как будем удовлетворять потребностям? как будет уплачиваться долг? как и ссуда будет даваться просящему, если все мы будем бедняками по твоему увещанию? Неверующаго – это слово, неразумная речь – того, кто не ведает, что Владыкою мы имеем Бога, распорядителя жизни, доставляющаго созданному им живому существу что нужно для употребления – и необходимый достаток пищи, и потребную одежду. Ибо Промысл Божий объемлет собственных своих тварей, и богатящагося верою никогда еще не постигало несчастие бедности. Один пример из Священнаго Писания выставивши в доказательство сейчас сказаннаго, – я думаю – достаточное представлю свидетельство.

В Истории Царей описана некая женщина вдова, сильно тяготившаяся бедствием одиночества (4Цар. 4, 1 и след.). Осаждал ее заимодавец сребролюбивый и человеконенавистный, отнявший (у нея) в качестве залога детей, которых только и имела вместо всего мать. Когда же в безвыходное положение поставили ее неблагоприятныя обстоятельства, и никто из имевших золото не оказывал сострадания, пошла она к тому, кто имел человеколюбие и веру. Это был Елисей пророк, муж бедный земными вещами, но изобиловавший невещественным богатством, – мудрец из земледельцев, бездомный, не имевший своего очага, носивший одно только платье, – недавно, правда, получивший наследство, но наследство – из дешевой милоти и еще – невидимаго благословения, ниспосланнаго с огненной колесницы (4Цар. 2, 14). И он-то именно не отослал просительницу без удовлетворения, не отказал в помощи на том основании, что не было у него просимаго, и не сказал какихъ-нибудь малодушных и чуждых веры слов, как один из многих: откуда у меня деньги, чтобы заплатить (твой) долг? Но как превосходнейший врач, и при отсутствии лекарств, он нашел во вдохновенных мыслях врачевание для недуга и сказал: «что ест у тебя в доме, женщина» (4Цар. 4, 2)? Припомни, не осталось ли там хоть немного чего-нибуд; ведь никто не бывает настолько бедным, чтобы уж совсем ничем не владеть. Когда же она сказала, что есть глиняный сосуд и в нем небольшой остаток масла, то он сказал: приготовь мне множество сосудов. Она приготовила, a он при ея помощи наполнил их, и – долг был уплачен заимодавцу. И женщина отошла, нашедши исход из бедности: так как весьма малое количество масла, о существовании у нея котораго она сказала пророку, умножилось сверх ожидания, наполнило все приготовленные сосуды и тогда только перестало литься, когда уже не было сосуда для принятия его, так что дар был соразмерен с нуждою. По-истине масло это не было плодом растения, a было возращено Божиим милосердием. Это знание приобретайте, если можете, о вы, – от восхода солнца и до запада – цари, вельможи, богачи! Мудрецы мирской мудрости, стяжите дар пророка из земледельцев, – дар, который неотъемлемо оставался у получившаго его, тогда как приобретения вашего старания подвержены безчисленным опасностям утраты и от разбойников, подкапывающих стены, и от тиранновъ-грабителей, и от доносчиков злоумышленных, и от моря потопляющаго, и от земли, трескающейся разселинами. Но да будет надеждою и сокровищем для людей десница Божия, которая извела народ из Египта (Исх. гл. 14 и пр.), и в пустынной стране даровала изобилие благ, которая Аввакума представила к Даниилу (Дан. 14, 36), – которая спасла Измаила, исторгнутаго из объятий матерних (Быт. 21, 19), – которая помогала людям во все роды, – и которая, наконец, пять хлебов ячменных преисполнила как бы в огромную жатву (Иоан. 6, 9), дабы каждый хлеб наполнил желудки тысячи алкавших людей и сверх того – корзину остатков. – Богу нашему слава во веки веков. Аминь.

/Астерий Амасийский, св. Беседа против корыстолюбия /  [Перевод с греческаго и примечания М.Д. Муретова]/